Автор: Братченко С. (Россия)

 

        Взаимоотношения М. Бахтина с психологией, пожалуй, сложнее, чем с какой-либо другой научной дисциплиной. Судя по его работам, Бахтин не очень жаловал психологию. Хотя все его творчество буквально пронизано традиционно психологической проблематикой — личность, общение, сознание, самосознание и т.д., — работы психологов Бахтин не использует (если не считать «Фрейдизма») и даже почти на них не ссылается. Особенно это касается отечественных психологов — они вообще не упоминаются, за исключением того же «Фрейдизма», в котором есть анализ работ А.Р. Лу¬рии и других (но лишь с целью демонстрации несостоятельности их взглядов на психоанализ) и который показывает, что автор в действительности был очень хорошо знаком с работами психологов. Более того, создается впечатление, что Бахтин, вслед за Ф.М. Достоевским, готов приравнять психологов к шпионам и отказать им в возможности адекватного познания человека.

        Отношение психологов к Бахтину тоже непростое (в данной статье я ограничусь рассмотрением взаимоотношений Бахтина с отечественной психологией; добавим, что и зарубежными психологами Бахтин воспринимается неоднозначно). Как бы не замечая его весьма скептического взгляда, психологи в последнее время проявляют к Бахтину повышенный интерес и подчеркнутое уважение. Стало даже модным ссылаться на него. Но в том-то и дело, что Бахтин вошел в психологию, в основном, в виде цитат. Попытки же более глубокого психологического осмысления его творчества (следует назвать, прежде всего, работы А.У. Ха¬ра¬ша, Г. Ку¬чин¬ско¬го, И. Ва¬силь¬е¬вой, Л. Рад¬зи¬хов¬ско¬го, С. Кур¬га¬но¬ва), на мой взгляд, затрагивают лишь отдельные стороны концепции Бахтина, и предлагаемая психологам трактовка часто в значительной степени отражает скорее взгляды самих этих психологов, нежели взгляды Бахтина. Исключение, на мой взгляд, составляют работы А. Копь¬е¬ва, который сумел воплотить в реальной психологической практике дух бахтинского подхода, а не только букву его.

        По существу, психология не сумела пока понять Бахтина в Бахтине и вступить с ним в диалог по принципиальным вопросам. Почему же Бахтин не захотел принять психологию, а психология не может по-настоящему принять Бахтина? В чем, собственно, камень преткновения, в чем разногласия?

        Разногласия эти, по-моему, носят отнюдь не случайный характер; это расхождения не в частностях — не в том, например, что Бахтин якобы преувеличивал роль метода интроспекции, как считает А. Пе¬т¬ров¬ский (см. Петровский, 1985). Бахтин и психология расходятся «по-крупному» — на уровне методологии и, прежде всего, в понимании сущности человека, в трактовке личности.

        Для психологии проблема личности является центральной и определяющей: психолог исходит из определенной концепции личности как изначального представления — что есть человек, каковы законы его бытия и, соответственно, как должна психология подходить к его познанию и изменению. Далеко не все авторы четко формулируют и даже осознают свою концепцию личности, не всегда она развернута и непротиворечива, но она есть всегда. Именно концепция личности — эксплицитная или имплицитная — предопределяет выбор объекта, предмета и методов исследования, задает психологическую картину мира, в которой работает (а часто и живет!) данный психолог. Совместимость (или несовместимость) различных психологических (и непсихологических) подходов в конечном итоге определяется не на уровне отдельных положений, конкретных методов и методик исследования, а на уровне концепций личности. Однако такая методологическая рефлексия по выявлению исходных, часто глубоко имплицитных, оснований осуществляется психологами отнюдь не всегда. Нечто похожее происходит, на мой взгляд, и с освоением (скорее — «присвоением») психологией подхода Бахтина.

        Первый шаг на пути к диалогу психологов и Бахтина должен, очевидно, состоять в определении исходных позиций сторон. Только определив концепцию личности Бахтина, мы сможем понять, каковы действительные возможности взаимодействия его подхода с психологией.

        Хотя в работах Бахтина нет специального развернутого описания понимания им личности, можно с полным основанием считать ее одной из базовых категорий и важнейшей составляющей «философской антропологии» Бахтина: «пафосом личности» проникнуто все его творчество. Попытаемся эксплицировать эту «имплицитную теорию личности» Бахтина, взяв за основу данное им общее «определение субъекта (личности) в межсубъектных отношениях: конкретность (имя), целостность, ответственность и т.п., неисчерпаемость, незавершенность, открытость» (Бахтин, 1979, с. 343).

        Конкретность. Первейшая характеристика личности — ее конкретное, персональное и незаменимое место в реальной жизни, ее «не-алиби-в бытии». Личность — не абстрактная схема, не «понятие», а конкретное, реальное бытие конкретного реального «действительного человека», со своим именем и укорененностью в конкретном реальном бытии. Причем, это не внешняя («объективированная») конкретность, а внутренняя, сущностная. Фундаментальное положение философии Бахтина — утверждение онтологического (и потому неустранимого ни в теории, ни в жизни) различия между основными «архитектоническими моментами» человеческой жизни, которые он определяет как я-для-себя, я-для-другого, другой-для-меня. Именно я-для-себя является ядром живой конкретной личности. Это надо понимать не в гносеологическом смысле (личность — это лишь самовосприятие, самооценка и т.п.), а в бытийном: личность живет из себя (что вовсе не означает для себя). Жизнь личности — та «жизнь, которую я признаю своей, в которой я активно нахожу себя...» (там же, с. 105), и только в этой «живой переживаемой жизни» действительно существует реальный человек. Личность выступает внутренним центром, изнутри связующим всю душевную активность.

        Личность — это «все в человеке, что определяется словами «я сам» или «ты сам», в чем он находит и ощущает себя, за что он отвечает» (там же, с. 317); это его личная, конкретная и глубоко индивидуальная точка зрения на мир и на себя самого. Поэтому в личности как таковой нет и не может быть ничего, что не входит в ее кругозор, чего она сама о себе и о мире не знает, за что она сама не несет ответственности. Это, однако, не означает солипсизма личности, ее замкнутости в собственном «я». Личность неразрывно связана множеством разнообразных отношений с миром и, прежде всего, с миром других людей. Бахтин особо подчеркивает диалогичность сознания и самосознания человека, принципиальную несамодостаточность «одного сознания». Личность и существует прежде всего на границе («на пороге») своих отношений (реальных или мыслимых) с миром. Это всегда будут именно ее отношения, отношения конкретной личности: «только я единственный во всем бытии я-для-себя и все остальные другие-для-меня — вот положение, вне которого для меня ничего ценностного нет и быть не может... с этого началось и вечно начинается какое бы то ни было событие для меня» (там же, с. 113).

        Конкретность личности — и в ее неповторимости, которая определяется прежде всего содержательной наполненностью ее индивидуальной ценностно-смысловой позиции, «познавательно-этической жизненной направленности». Эта конкретная неповторимая позиция личности есть совершенно необходимое условие ее существования, ибо личность — это живой, реально существующий человек, а «жить — значит занимать ценностную позицию в каждом моменте жизни, ценностно устанавливаться» (там же, с. 163).

        Целостность. Личность — это не механическая сумма внешне связанных элементов (свойств, качеств, факторов и т.п.); личность — целое, в котором ее составляющие «проникнуты внутренним единством смысла» (там же, с. 5). Именно в личности заключено то «неслучайное в человеке», его «единая эмоционально-волевая познавательно-этическая установка», которая и придает единство и единственность всему человеческому в человеке, интегрируя и персонифицируя все его «отдельные» свойства и проявления. Принципиально важно, что Бахтин понимал цельность и единство личности не в позитивистском смысле, не как стабильность, однозначность, повторяемость, «содержательное себе равенство»: в этом смысле, писал он, «само слово «единство» должно было бы оставить... не единство, а единственность себя, нигде не повторяющегося целого и его действительности... здесь ближе может охарактеризовать слово «верность» (Бахтин, 1986, с. 110). Действительно, термин «верность» (верность себе, своей личностной позиции) точнее и полнее соответствует бахтинскому пониманию личности, так как в нем (в отличие от категорий достаточно нейтральных (безличных): «целостность», «единство») — отчетливо звучит субъектность, собственная активность личности.

        Ответственность. Что же гарантирует внутреннюю целостность личности? — спрашивает Бахтин и сам же отвечает: только единство ответственности (Бахтин, 1979, с. 5). С личностью мы имеем дело там и тогда, где и когда человек принимает на себя ответственность за себя, свое бытие и свои поступки (поступок у Бахтина имеет широкое толкование: «Таким поступком должно быть все во мне, каждое движение, жест, переживание, мысль, чувство» (Бахтин, 1986, с. 15). И наоборот — личная ответственность, долженствование «впервые возможно там, где есть признание факта бытия единственной личности изнутри ее» (там же, с. 113). Как реальность личности, так и ее единственность — и даны, и заданы: «Моя единственность дана, но в то же время есть лишь постольку, поскольку действительно осуществлена мною как единственность, она в акте, в поступке, т.е. задана» (там же, с. 113). Поэтому личность должна все время осуществлять свою «личностность», подтверждать свое «не-алиби-в бытии», т.е. принять ответственность за свое бытие и ответственно поступать со своего единственного и незаменимого места в бытии.

        Однако бытие личности — всегда со-бытие, личность всегда находится в напряженном взаимодействии с миром других людей, и потому любой ее поступок с необходимостью включает ответственность не только за себя, но и за другого (других), за свои взаимоотношения с ним: «Два принципиально различных, но соотнесенных между собой ценностных центра знает жизнь: себя и другого, и вокруг этих центров распределяются и размещаются все конкретные моменты бытия» (там же, с. 137). Этот со-бытийный, нравственный модус поступка — одна из ключевых характеристик бытия личности.

        С этих позиций решает Бахтин и проблему свободы личности (свободы воли), понимая ее как «свободу моего поступления». Я свободен, но «не могу освободить себя от долженствования» (Бахтин, 1979, с. 105), от моей индивидуальной ответственности. И в этом я всегда свободен — свободен осуществить ответственный поступок, стать автором своей жизни, «нравственным субъектом». Именно эта «нравственно значимая и ответственно активная установка сознания» противостоит «безответственному самоотданию бытию, одержанию бытием» (Бахтин, 1986, с. 110), именно она превращает пассивный «объект», способный лишь на «пассивную психическую реакцию», в активную нравственную личность.

        Таким образом, в концепции Бахтина нравственное бытие личности приобретает статус онтологической, атрибутивной ее характеристики, а общий нравственный, гуманистический пафос его подхода радикально отличается от получивших распространение в психологии структурно-функциональных, ролевых, системных и других, в сущности утилитарно-прагматических, трактовок личности.

        Неисчерпаемость и незавершимость. Эти две взаимодополняющие характеристики личности по Бахтину тесно связаны с уже описанными. Личность как я-для-себя, как свободный ответственный субъект и автор своей жизни-поступления, как живой конкретный и неповторимый человек — такая личность принципиально не может получить полное, однозначное и окончательное завершение.

        Бахтин солидарен с Ф. Достоевским в том, что личность никогда полностью не совпадает с собой и к ней неприложима формула тождества «А есть А», что личность изнутри себя, по своей воле способна выйти за пределы всего, что она есть как объектное, «вещное» бытие и как она определена и понята извне. Отсюда Бахтин делает вывод методологического порядка: принципы и методы изучения личности радикально отличаются от принципов изучения «вещных» аспектов бытия и чем «ближе к личностному пределу, тем неприложимее генерализующие методы» (Бахтин, 1979, с. 370). Они, конечно, «приложимы» (по воле исследователя), но характер метода исследования роковым образом предопределяет его результат, и, изучая человека как вещь, исследователь и получит в итоге лишь «вещную» транскрипцию человека, потому что «субъект как таковой не может восприниматься и изучаться как вещь, ибо как субъект он не может, оставаясь субъектом, стать безгласным» (там же, с. 363).

        Внутренняя свобода и незавершимость личности не могут быть завершены и объяснены извне. Так что же — личность закрыта и недоступна? Нет, утверждает Бахтин, она недоступна именно для активности «завершающей, овеществляющей, каузально объясняющей и умертвляющей...» (там же, с. 310), но активности иного рода личность открывается сама.

        Открытость. Личность для Бахтина — не замкнутая, самодостаточная и изолированная «вещь в себе»; наоборот, она открыта и трансцендентна. И это не противоречит тому, что ядром личности является я-для-себя: личность живет «изнутри», но ориентирована «вовне», открыта миру, и прежде всего — миру людей. Межличност¬ное взаимодействие, общение имеет для личности витальный смысл: вне общения, вне напряженной «встречи» с другим личности не существует, она «коммунальна» и по генезису, и по способу существования. Бытие личности — всегда со-бытие, но чтобы это со-бытие стало реально меж-личностным, оно должно выйти на особый уровень общения — уровень диалога. «Диалогическое отношение» — это «единственная форма отношения к человеку-личности, сохраняющая его свободу и незавершимость» (там же, с. 317).

        Диалог по праву может считаться «главным героем» всего творчества Бахтина: «Диалогические отношения... это почти универсальное явление, пронизывающее... все отношения человеческой жизни» (Бахтин, 1963, с. 56). Поэтому диалог в работах Бахтина весьма «многолик» и в зависимости от сферы приложения «принципа диалога» (диалог в речи, в слове, в сознании, в культуре и т.д.) приобретает конкретное и каждый раз специфическое содержательное наполнение.

        Диалог на «высшем уровне» — это и есть, по Бахтину, диалог личностей (межличностный диалог). На этом уровне важнейшей, конституирующей характеристикой диалога является равноправие — взаимное отношение друг к другу вступающих в общение как к суверенным, полноценным «я» со своими мирами, своей позицией в со-бытии, имеющим равные права «в отношении к истине» и в отношении авторства собственных поступков; это взаимная «диалогическая позиция, которая утверждает самостоятельность, внутреннюю свободу, незавершенность и нерешенность» друг друга. Иными словами, равноправие в диалоге — это взаимное отношение собеседников друг к другу (и к себе) как к личности. Именно этот нравственно полноценный эмоционально-волевой тон, направленность взаимного со-бытия «я» и «другого» и отличает диалог «в высшем смысле» от всех иных способов общения. Только в таком диалоге личность существует как личность и может быть достигнуто ее понимание (которое с необходимостью превращается во взаимопонимание) как личности: «Подлинная жизнь личности доступна только диалогическому проникновению в нее, которому она сама ответно и свободно раскрывает себя» (там же, с. 79). Это принципиальный методологический вывод Бахтина: личность как таковая не может быть «объектом изучения», она может стать лишь «субъектом обращения», диалогического обращения, для которого другой — не «он» и не «я», а полноценное «ты», то есть другое чужое полноправное «я»... (там же, с. 84 85).

        Наконец, еще один аспект открытости личности — ее устремленность вперед, в будущее. Эта сторона бытия личности также получает у Бахтина своеобразное раскрытие — через смысловую сферу. Мир, в котором живет личность, есть «царство целей»: «Мое определение самого себя дано мне в категориях еще-не-бытия, в категориях цели и смысла, в смысловом будущем» (Бахтин, 1979, с. 109). Благодаря этой целеустремленности и интенциональности личность превращается в «становящееся бытие», она всегда открыта в будущее, незавершенна, способна «как бы изнутри перерасти и сделать неправдой любое овнешняющее и завершающее... определение. Пока человек жив, он живет тем, что еще не завершен и еще не сказал своего последнего слова» (Бахтин, 1963, с. 78).

        Таково краткое, несколько схематичное, далеко не исчерпывающее и, как сказал бы, возможно, Бахтин, — довольно монологическое изложение его концепции личности. Но и этого до¬статочно, чтобы понять суть разногласий Бахтина и психологии. В период становления взглядов Бахтина (первая треть XX в.) в психологии господствовали подходы (психоанализ, бихевиоризм, гештальтпсихология), которые, при всех их различиях, были едины в игнорировании личностного начала в человеке, его свободного и ответственного «я» и постулировании «концепций личности» с вне-личностными силами (биологически заданные влечения, внешние стимулы, социокультурные условия и т.п.) в главных ролях. Естественно, что все эти психологические теории были одинаково чужды Бахтину, и принять их он никак не мог. (Появившаяся позднее гуманистическая психология — К. Роджерс, С. Джурард и др. — гораздо ближе взглядам Бахтина, но, видимо, не была ему знакома.)

        Советская психология, долгое время, по сути, благополучно существовавшая в деперсонифицированном мире общественных отношений, социальных систем, предметной деятельности и т.п. (исключение составляет поздняя работа С.Л. Рубинштейна «Человек и мир»), сейчас теряет свою методологическую монолитность и становится открытой для различных концепций личности, в том числе и для бахтинского взгляда. Причем, ближе к Бахтину оказались не теоретики, а практики. Академическая, «научная» психология, имеющая дело почти исключительно с понятием (моделью, системой и т.д.) личности, относится к Бахтину если не скептически, то очень осторожно. Иное дело — практическая (точнее, практикующая) психология, которая сегодня вышла на встречу с живым реальным человеком, проявляет к его работам большой интерес. Для многих психологов-практиков именно концепция личности Бахтина представляет особый интерес, для них оказались вовсе не «беллетристикой» и гуманистический и антипозитивистский пафос Бахтина, и его представления о сущности личности, ее бытии и становлении, и сформулированные им принципы диалога и диалогического понимания личности, и многое другое.

        Однако совершенно очевидно, что не удастся отмолчаться и «теоретикам» психологии. Бахтин для психологии — не бог и не враг, но и не посторонний — он другой, он по отношению к психологии в позиции «вненаходимости». Бахтин — реальность, и психология никак не может пройти мимо, не заметить его. Давно пора вступить с Бахтиным в конструктивный диалог — услышать его, понять, ответить. Тем более, что именно проблема личности остается пока (несмотря на многочисленные декларации) ахиллесовой пятой нашей психологии, в изображении которой внутренний мир человека удивительным образом похож на улыбку Чеширского кота: «психика» (сознание, мышление, восприятие, даже мотивы и потребности и т.д.) вроде бы есть, а ее «владельца» — не видно. Как раз в отношении проблемы личности во многом справедливы слова Бахтина о том, что реализм психологии «мелко плавает» (Бахтин, 1963, с. 10).

        Да, Бахтин, и в первую очередь его взгляд на личность, «не вписывается» в рамки традиционной «научной» психологии (хотя многие сейчас пытаются сделать это, так сказать, «по частям», позаимствовав у него отдельные мысли, а чаще — просто термины). Но этого и не надо добиваться. Бахтин дает вполне достаточную философскую базу для того, чтобы попытаться построить на ней «инонаучную» психологию, метапсихологию (по аналогии с разработанной самим Бахтиным металингвистикой), которая, опираясь на истинно гуманистическую и гуманитарную основу, сможет, наконец, перейти с личностью на «ты»...

        Как бы то ни было, Бахтин для психологии — значимый, необходимый и неустранимый «другой», напряженный диалог с которым, несомненно, позволит психологии взглянуть на себя со стороны умным, проницательным взглядом, лучше понять и свои проблемы, и пути их решения.

        Бахтин сформулировал свое высказывание о концепции личности в диалоге — очередь за психологией...

 

 

1. Бахтин М.М. Проблемы поэтики Достоевского. М., 1963.
2. Бахтин М.М. Эстетика словесного творчества. М., 1979.
3. Бахтин М.М. К философии поступка // Философия и социология науки и техники. М., 1986. C. 82 160.
4. Копьев А.Ф. Психологическое консультирование: опыт диалогической интерпретации // Вопр. психологии. 1990. № 3. С. 17 25.
5.  Петровский А.В.  М.М. Бахтин, Ф.М. Достоевский: психология вчера и сегодня // Вестник МГУ. Сер. Психология. 1985. № 3. С. 56 58.